Завершив свою речь, я потребовал: "Посмотрите на меня". На протяжении всей моей речи он избегал встречаться со мной взглядом. Поскольку мне было ясно, что это наш последний разговор, я повысил голос.

"Сейчас вы на вершине успеха,- сказал я.- Мы только что второй год подряд выручили 1,8 миллиарда долларов, а за последние два года - 3,5 миллиарда долларов. Но запомните мои слова, Генри. Вам никогда снова не удастся получить 1,8 миллиарда. И знаете почему? А потому, прежде всего, что вы никакого представления не имеете, каким образом мы этого добились!"

И это была сущая правда. Генри был большой мастер тратить деньги, но никогда не понимал, как они добываются. Он просто сидел в своей "башне из слоновой кости" и приговаривал: "О Боже! Мы делаем деньги!" Он неизменно сидел там и кичился собственной властью, но ведать не ведал, что приводит в движение механизм компании и как он действует.

Уже перед самым завершением встречи Билл предпринял честную попытку изменить мнение брата. Но попытка была и слабая, и запоздалая. Когда мы покидали кабинет Генри, у Билла в глазах стояли слезы. "Этого не должно было произойти,- повторял он,- Генри безжалостен".

Затем он успокоился и выразил удивление: "Вы вели себя там очень сдержанно. Вы у нас работали тридцать два года, а он даже не соизволил объяснить вам причину увольнения. Вы его буквально положили на обе лопатки. Никто за всю его жизнь так не выкладывал ему в лицо всю правду. Удивляюсь, как он это выдержал".
"Спасибо, Билл,- ответил я.- Но я мертв, а вы оба все еще живы!"

Билл - неплохой человек, но он из семьи Фордов, которая всегда сплоченно противостояла всему миру. Тем не менее мы с ним остались друзьями. Я знаю, что он действительно хотел, чтобы я продолжал занимать пост президента, точно так же как искренне считал, что ничего не может поделать, чтобы изменить решение брата.

Когда я вернулся и свой кабинет, мне стали звонить по телефону некоторые друзья и коллеги, расспрашивая о случившемся. Очевидно, весть о моем увольнении уже распространилась. Еще до конца рабочего дня Генри разослал высшим управляющим фирмы конфиденциальную записку, гласившую: "С этого момента вы подчиняетесь Филипу Колдуэллу".

Кое-кто получил эту записку в своем кабинете. Но большинство обнаружило ее на переднем сиденье своих автомобилей в гараже для высших менеджеров. Некоторые потом говорили, что Генри лично спустился туда и разложил эти записки. Вероятно, это был для него единственный способ убедиться в том, что дело окончательно завершено.

Покидая в тот вечер здание штаб-квартиры компании, я испытывал огромное чувство облегчения. "Благодарение Господу, с этим дерьмом покончено",- сказал я себе, садясь в машину. Если уж мне суждено было быть уволенным, произошло это но крайней мере в подходящий момент. Мы только что завершили самое удачное полугодие в истории компании.

Когда я приехал домой, мне позвонила Лия, моя младшая дочь, которая находилась в спортивном лагере; это было ее первое пребывание вдали от дома. Она услышала по радио сообщение о моем увольнении и плакала навзрыд.

Оглядываясь назад па эту ужасную неделю, я острее всего вспоминал плач Лии по телефону. Я ненавижу Генри за то, что он мне причинил. Но еще больше ненавижу я его за то, как он это сделал. Я был лишен возможности посидеть и поговорить об этом с моими детьми до того, как о моем увольнении узнал весь свет. Этого я ему никогда не прошу.

Лия была не только опечалена. Она сердилась на меня за то, что я ей заранее не сказал о предстоящем увольнении. Она не могла поверить, что я не знал заранее о возможности такого решения.
"Как это ты не мог знать?- спрашивала она.- Ты ведь президент крупной компании. Ты